Дмитрий Песков, официальный представитель российского президента, - человек с юмором. Те, кто на прошлой неделе посетил его кабинет в Кремле, подметили, что скринсейвером на его компьютере служит ряд цитат из романа Джорджа Оруэлла "1984": "Большой Брат следит за тобой", "Война - это мир", "Свобода - это рабство", "Незнание - сила".

Поскольку Песков работает в том же здании, откуда когда-то управлял страной Сталин, а также делает заявления от имени Владимира Путина, которого часто обвиняют в создании в России автократического режима, такая заставка на мониторе - большая дерзость. Либо пошлая шутка. Скорее всего, то и другое сразу.

Песков высказывается с расслабленным добродушием и даже характерным акцентом американского политтехнолога. Но некоторые его фразы породили четкое ощущение дежавю - причем я почувствовал себя не в Соединенных Штатах, а в Китае.

Во времена холодной войны казалось вполне естественным валить Россию и Китай в одну кучу. Теперь же эти две страны вновь занимают сходные идеологические позиции. Они больше не отстаивают коммунистические идеи. Однако и Россия, и Китай разными путями пришли к весьма похожим между собой политическим доктринам. Внутренняя политика строится в авторитарном стиле в сочетании с быстрым экономическим ростом и национализмом. На международной арене оба государства считают, что их увеличивающаяся экономическая мощь - подспорье для восстановления справедливости после унижений в прошлом. Оба проповедуют доктрину безраздельного уважения к национальному суверенитету.

Неудачи американцев в Ираке придали России и Китаю новую уверенность в этой "битве идей". Но подлинной основой их нового курса на энергичное утверждение своих интересов является экономическое положение. Китай - это промышленный колосс, государство-фабрика. Российский экономический бум держится на более шаткой опоре - росте цен на нефть и газ. Но оба государства прямо-таки купаются в наличных деньгах.

Тот факт, что они хорошо живут, обходясь без принципов либеральной демократии, влечет за собой все более уверенный отказ от западных политических моделей. И в России, и в Китае официальные власти делают упор на такое понятие, как стабильность. Быстрая либерализация политической жизни отбрасывается - ее расценивают как ловушку, попадание в которую чревато социальным хаосом.

Когда холодная война закончилась, на Западе многие предположили, что вместе с ней завершились и идеологические споры. В истории поставлена точка. Россия и Китай приняли капитализм. Ожидалось, что в свою очередь это породит средний класс, который потребует политической свободы.

Почти 20 лет спустя оказывается, что мир устроен несколько иначе. В крупных городах России и Китая действительно весьма заметна обеспеченная буржуазия. Но на данный момент средний класс в России и Китае, по-видимому, куда больше интересуется плазменными панелями и импортными автомобилями, чем свободой прессы или новыми политическими движениями. В России до сих пор пресса значительно свободнее, чем в Китае. Но положение на этом фронте ухудшается - что, похоже, заботит лишь горстку интеллектуалов.

Причины политической пассивности опять же выглядят сходными. И китайская, и российская история содержит много уроков, которые дают новым обеспеченным людям веские причины для страха перед "хаосом". Официальная пропаганда лишь подкрепляет этот страх.

Поговорите с московскими независимыми аналитиками, и вы увидите, что их тревоги сильно напоминают те опасения, которые можно услышать в Пекине. В обеих странах политический строй обвиняют в том, что он плодит коррупцию и игнорирует экологические проблемы. Кроме того, обе страны ныне столкнулись с классической проблемой авторитарных режимов: как осуществить смену руководства, не спровоцировав опасную междоусобицу в верхнем эшелоне власти?

И российская, и китайская элита реагируют на эту ситуацию политической неопределенности одинаково. Внутриполитическая легитимность элиты все более опирается на возрожденное чувство гордости за свою страну. Власти пропагандируют популярную в массах идею: экономическая мощь - залог того, что Запад больше не будет помыкать страной. Оба государства говорят благожелательно воспринимающим их слова массам, что слабость наций осталась в прошлом. Китай упорно повторяет, что будет воевать, лишь бы предотвратить провозглашение независимости Тайваня, - и эта позиция пользуется популярностью. У российского народа пользуется популярностью, когда Путин грубит американскому президенту.

Но национализм - опасное оружие. В 2005 году в Китае власти с трудом обуздали антияпонские демонстрации. В России государство спонсирует националистические молодежные организации - полезный источник политических "бойцов". Но также важно обеспечить, чтобы вновь набирающий силу российский национализм поддерживал существующий строй, а не подрывал его.

Российский и китайский национализм, опирающийся на экономическую мощь, ставит перед Западом очевидные внешнеполитические дилеммы. Они касаются как практических, так и философских вопросов.

На практическом уровне западным державам надо решить, насколько жесткую линию они должны проводить, когда Китай пригрозит Тайваню либо Россия нажмет на Грузию. Насколько рьяно нам следует скандалить по поводу прав человека? Что нам делать, когда российские и китайские "государственные инвестиционные фонды" пытаются покупать западные компании? Какие меры мы должны принять в связи с тем, что Россия и Китай часто блокируют усилия Запада в Совете Безопасности ООН - например, по вопросам Мьянмы, Косово и Ирана? За этими повседневными проблемами стоит ряд крупных философских вопросов. Ошибались ли мы, предполагая, что глобализация и экономический рост в конце концов приведут Россию и Китай к либеральной демократии? Допустим, мы слишком упрощали дело, но что теперь? Новая Россия и новый Китай угрожают интересам Запада?

Пока слишком рано давать определенные ответы на эти вопросы. Китай и Россия вновь бросают Западу идеологический вызов. Но, возможно, авторитарный национализм, опирающийся на крупные валютные резервы, будет лишь переходным этапом на долгом пути к либеральной демократии. Вероятен и другой вариант: этот национализм окажется куда долговечнее. И куда ближе к миру, описанному Оруэллом.